Василий Головачев - Русская фантастика 2013_[сборник]
Он махнул рукой и буквально выбежал из комнаты. Следом за ним ушли сценаристы. Барри остался.
— Что? — спросил я, недобро косясь на него.
— Плохо дело, старик, — сказал он. — Такая трансляция — признак серьезного психологического расстройства.
— Знаю…
— Это ведь все из-за смерти отца, верно? Ты ведь до сих пор не пришел в себя…
— Черт, да заткнись ты! — вспылил я. — И без тебя тошно.
— Я просто хочу помочь…
Кровь вскипела, и я, вскочив с кресла, ухватил Барри за грудки. Наши глаза оказались так близко, что он смог бы в деталях рассмотреть каждую красную прожилку, если бы только захотел.
— Никогда, слышишь, никогда больше, — процедил я, — не говори о моем отце и его смерти, понял?
— На чем ты сидишь, Марти? — спросил он, с завидным хладнокровием терпя мой гневный взгляд. — Крэк? ЛСД? Что-то новое, более забористое?
Я закусил нижнюю губу так сильно, что пошла кровь. Одинокая алая капля побежала вниз по подбородку и, сорвавшись, полетела к полу — словно разочарованный в жизни слабак.
— Ты наркоман, Марти. Все об этом знают. Но они терпели и молчали, пока ты работал. А что теперь?
Что это — единичный случай или же конец удивительной, но чертовски короткой карьеры?
— Заткнись. — Я отпихнул его, отвернулся.
Мысли путались, накладывались, слипались, сливались, перетекали одна в другую… Я стоял в центре своего собственного внутреннего мира и растерянно озирался по сторонам, а вокруг кружили эти призрачные образы, которые я впервые не мог подчинить своей воле и отправить на экран.
— Я думаю, это конец. Прости за откровенность. Я бы хотел ошибиться, честно. Ты неплохой человек, Марти. Но…
— Я прошу тебя — уйди. Просто заткнись и уйди, ладно? Дай мне побыть одному…
— Хорошо, я уйду. Но на будущее учти, старик: я — один из немногих, кто не желает твоего краха. Сотни людей мечтают вернуть прежние времена, когда на съемочной площадке суетилась целая куча народа. Они ведь все оказались на улице из-за тебя. Думаешь, они очень рады этому? Да они будут счастливы вернуться, если ты уйдешь.
— Но тебе ведь тоже сократили зарплату, — сказал я тихо. — Почему же ты до сих пор меня поддерживаешь?
— Потому что я большой поклонник искусства, Марти. А то, что делаешь ты, — это искусство в чистом виде. То самое, которое идет от сердца. Ты выводишь на экран свои мысли, не доверяя их даже бумаге, не говоря уже о режиссерах, сценаристах и прочих посредниках. Ты творишь без них — все, как ты видишь сам. Это — бесценный дар. И очень жаль, если ты действительно лишил себя этой возможности творить:
С этими словами он развернулся и вышел, а я еще долго стоял, глядя в стенку перед собой.
Мысли продолжали путаться.
Собраться я так и не смог.
* * *— Может, хватит на сегодня, сэр? — осторожно поинтересовался бармен.
— Нет, не хватит, — покачал головой я. — Наливай.
И толкнул к нему стакан.
Он вздохнул, но налил: три бакса есть три бакса, и лишними они не бывают.
Бар, в котором я второй день кряду просиживал штаны, назывался «Грязный Луи». К слову, многие его клиенты могли носить ту же самую кличку… впрочем, все равно.
У меня так ничего и не вышло. В конце концов Ворнер плюнул и сказал мне идти домой.
— Придумаем что-то, — произнес он, глядя в сторону. — Забьем прайм-тайм комедиями и боевиками прошлых лет. Думаю, день продержимся. Надеюсь, до завтра ты оклемаешься?
— Постараюсь.
Однако не оклемался. Я пришел очень рано, стал пробовать, но ничего не получалось. В итоге я был свободен уже через час.
— Я думаю, Лусио тебе позвонит, — сказал Ворнер.
Я кивнул и ушел. Перекусив дома, я вызвал такси и поехал в бар — сидеть в четырех стенах не было никакого желания. Я чувствовал, что если останусь в своей проклятой коробке, то либо окончательно сойду с ума, либо пущу себе пулю в висок.
Я надеялся, что пара стаканов виски в шумном людном месте отвлечет меня от проблем и…
— Марти.
— Чего? — Я оглянулся через плечо и увидел Райса. С ним был какой-то смазливый паренек в нелепой потасканной гавайке. — А, это ты… А это кто с тобой? Мой новый садовник? Прости, парень, я сейчас на мели, так что заходи через месяц…
— Хватит паясничать, — сказал Райс без тени улыбки.
— А что мне еще остается, Фил? — хмыкнул я. — Я больше не могу работать с «Ремо», я… я как кретин или псих — могу мыслить только скринсейверами. Долбаными сраными скринсейверами, которые никому не нужны…
— Со скольки ты тут сидишь? — спросил мой агент.
Его серьезность меня раздражала. Лучше бы он сел рядом, накатил вместе со мной, и мы бы, шатаясь, побрели домой в три часа ночи, когда нас бы уже возненавидел весь бар. Но нет — он стоял, сложив руки на груди, и с осуждением смотрел на меня. Мне оставалось только спросить:
— Что опять?
— Со скольки ты тут сидишь? — повторил Райс.
— Черт, да какая разница?
— Большая. Ответь.
— С… с четырех.
— А сейчас уже девять. Ты сидишь тут уже пять часов, Марти.
— И?
Фил шумно выдохнул.
— Слушай, пойди, присядь где-нибудь, ладно? — сказал он своему спутнику. — Нам с мистером Буга надо побеседовать наедине.
Парень в гавайке кивнул и пошел к окну — там как раз был свободный столик.
— Кто это, Фил? — спросил я, провожая нелепого «гавайца» рассеянным взглядом.
— Мой сын Джон.
— О. И что он здесь делает?
— Я хотел показать его тебе, но ты, я вижу, не слишком готов.
— Почему? Я вижу его… вполне прекрасно. Хороший такой сын… добротный!..
— Ты не понял, — покачал головой мой агент. — Он… он транслятор, Марти. Такой, каким был ты два года назад.
— В смысле? Неужто… да ладно? Он что, тоже может выделывать всякие… мыслештуки?
— Да, — кивнул Райс.
— Ну ни… ни черта себе! Так мы в таком случае можем объединиться, сделать команду и транслировать вмес…
— Не можем, — перебил меня Фил. — И не будем.
— Почему?
— А ты посмотри на себя.
— А что я?
— Ты — алкоголик. Наркоман. После смерти отца ты перешел на тяжелые, наплевал на работу, на друзей… на все. Ты просто развалился.
— Черт, у меня ощущение, будто я снова говорю с Барри! — поморщился я. — Он вчера нес такой же бред…
— К сожалению, это не бред, Марти. Это — печальная реальность. Ты угробил свою великолепную карьеру, убил свой дар. Да если бы я не обнаружил новый талант прямо у себя под носом, мы бы на такие деньги попали!
Я сидел, удивленно хлопая глазами. Алкогольная дымка, которая застлала сознание, неожиданно поблекла. Я будто бы даже протрезвел, хоть это и было абсолютно нелогично: ведь чем больше человек пьет, тем пьяней становится, а тут — ровно обратный процесс.
— Я взялся спасти тебя из этого положения, Марти, — сказал Райс. — С завтрашнего дня твои обязанности будет выполнять Джон. Старые соглашения я упрошу переписать на него, чтобы Гаскузи и его юристы не пустили тебя по миру. Да, да. Не смотри на меня так, ты их слишком плохо знаешь. Пока ты в строю, они в тебе души не чают. Они даже готовы простить тебе пару-тройку проколов. Но когда они поймут, что ты сдулся окончательно, они вышвырнут тебя на помойку, забрав все, что ты успел заработать. Таков мир шоу-бизнеса, Марти. Как механизм — негодные шестеренки заменяют новыми.
— Ну а ты, Фил? Неужели ты бросишь меня сейчас, когда мне больше всего нужна твоя поддержка?
— Я не бросаю тебя, черт побери! — воскликнул Райс, гневно сдвинув брови. — Что еще ты себе выдумал? Что мы с тобой — лучшие друзья? Мы просто работали вместе, иногда общались, я помогал тебе, ты — мне. Взаимовыгодное сотрудничество, Марти. Так это называется.
— Значит, мы не друзья? — угрюмо спросил я, разглядывая свой стакан. — Не друзья?
— Нет. Ты был хорошим парнем, но деньги действительно сыграли свою роль. Сначала ты держался более-менее неплохо… но смерть отца окончательно тебя убила. Ты стал невыносим, думал только о наркоте, алкоголе и сексе — вспомни, что попало в эфир из-за твоего покалеченного сознания? Но я не бросаю тебя, запомни. Я ценю то, что мы сделали вместе, поэтому не отдам тебя коршунам Гаскузи. От тебя они не получат ни цента. А на те деньги, что у тебя есть, ты сможешь спокойно прожить лет пять — как раз столько тебе понадобится, чтобы все-таки окончить колледж.
— Думаешь, я туда вернусь?
— Тебе определенно стоит это сделать. Ты должен завязать с вредными привычками и снова заняться тем, чем занимаются обычные люди. Ты больше не Двигатель прогресса, Марти. В самом начале пути мы так хотели перевернуть этот мир… но в итоге он перевернул тебя. И это очень печально.
Я покивал, соглашаясь с ним, а потом встал с табурета и пошел к двери. Я не хотел оглядываться, но его вопрос нагнал меня в дверях:
